Роберт О`Брайен - Z – значит Захария

Беда в том, однако, что Лумис сразу же понял, что я жила не там. Вот почему выглянул в окно. Если я не здесь, рассуждал он, то должна быть где-то поблизости.

Он снова вышел на улицу, огляделся и снова зашел внутрь. Через тридцать секунд он появился из-за магазина – прошел насквозь и вышел через заднюю дверь, которую мне было не видно, оставив винтовку внутри. Он отошел на несколько ярдов, повернулся и стал изучать здание, теребя подбородок. Потом снова исчез – очевидно, вошел через заднюю дверь, – и минут пятнадцать я его не видела.

Я вспомнила о винтовке. Она пугала меня. Но, возможно, уже не так сильно, как поначалу. Я стала привыкать к тому, как работает его голова, как он мыслит. Он действовал по повторяющейся схеме. В случае с винтовкой дело было не в том – или, как я думала, возможно, не в том, – что он хотел убить меня, а в том, что он думал, я могу убить его. Я по-прежнему считаю это предположение верным. Скорее всего, он рассуждал так: если я окопалась в магазине и вижу, как он приближается, я испугаюсь и могу попытаться прогнать его. Но что заставляло его думать, что у меня вообще есть оружие? Мои ружья лежали в пещере все время с момента его прибытия, и я точно никогда о них не упоминала.

У него было время подумать, осознала я. Наверняка в последние две недели он в подробностях припомнил свой первый день здесь, день, когда он перевалил через холм в своем костюме с тяжелой тележкой и увидел наш дом. Он решил тогда – уж я постаралась, – что в доме долгое время никто не жил, и теперь, подумав обо всем этом, пришел к выводу, что у меня и тогда было другое укрытие.

Кроме того, он понимал, что на любой ферме есть охотники и в каждом доме фермера найдется оружие, так что нетрудно было догадаться, что я переехала из дома, взяв ружья с собой. Обо всем этом он размышлял, сидя все эти дни дома один. И не только об этом. Он также должен был уразуметь, что, если у меня было довольно комфортное, оборудованное укрытие (а не просто ямка под кустом), я вряд ли сдамся после нескольких дней и «брошу свою глупости», как он говорил, – если только он каким-то образом не заставит меня.

Солнце уже почти село, когда я увидела его снова. Он вышел из-за здания магазина, очевидно, снова выйдя из задней двери, неся что-то в руке. В сумерках и без бинокля я уже не могла разглядеть, что это, но было понятно, что это нечто маленькое и это не винтовка.

Он прошел к переднему входу и встал перед ним, казалось, изучая саму дверь, даже подошел и потрогал косяк. Положил то, что держал в руке, зашел внутрь и почти сразу же вышел обратно, неся еще что-то. Следующие пятнадцать минут он стоял там, и я могла лишь догадываться, чем он занят, – в тени козырька было не видно.

Потом он еще раз ненадолго заглянул в магазин забрать винтовку, сел на трактор и поехал к дому. Дождавшись, пока звук мотора удалится, а затем трактор, фыркнув, замолчит, я встала и вышла из-за своего куста, не забывая молоко и рыбу. Становилось темно.

Я думала было пойти в пещеру, но любопытство пересилило: хотелось посмотреть, правильны ли мои догадки и опасения. Подойдя к магазину, я убедилась, что не ошиблась: он навесил замки на обе двери, и закрыл их.

Разведя костер, я поменяла планы: пожарила рыбу, которая не станет лежать, а курицу, которая могла подождать, завернула в бумагу и положила в прохладное место в пещере. Я думала о замках и тракторе, к которым у меня не было ключей. Сначала мне пришло в голову, что теперь придется каждый раз спрашивать разрешения пойти в магазин или взять трактор. Но потом осознала, что все еще хуже: он не собирался давать мне ключи ни от чего.

4 августа, продолжение

На следующее утро он в меня выстрелил.

Я, как обычно, проснулась на рассвете, убрала одеяло и спальный мешок в пещеру и позавтракала остатками рыбы – холодной, но жареной, не так уж плохо. Поев, я немного повеселела и подумала: может быть – ну а почему бы и нет? – я слишком мрачно смотрела на вещи с теми замками. У него действительно был пунктик на регулировании всего и вся: любые вещи следовало убрать и выдавать по норме – будь то клиновой ремень, бензин, удобрения или еще что-то. «Долгосрочный взгляд на жизнь». Мне он в данном вопросе не доверял (возможно, отчасти правильно) – отсюда и замки. Может быть, к ним надо относиться именно так.

В любом случае предстояло это выяснить, как бы страшно мне ни было. Потому что альтернативой было только то, что он считал самым простым способом заставить меня вернуться: голод. Я не могла не думать и об этом. Если таков его план, что мне делать? В пещере хватит еды на пару недель, может быть, удастся растянуть на чуть побольше. Можно ловить рыбу. Я знаю, где растут ягоды, где можно добыть кролика. Но очевидно, что долго так не проживешь.

А куры, яйца, молоко, огород? Их он тоже попытается запереть?

Да что гадать – надо выяснить. Полная этих печальных мыслей и немного встревоженная, я взяла бидон и мешок и пошла к дому кружной дорогой. Не дать ему узнать, где я прячусь, казалось теперь особенно важным.

По пути мне пришло в голову: возможно, в том, как он себя вел, была какая-то часть и моей вины. Похоже, чем больше я держалась вдали от него, тем упорнее он стремился меня вернуть. Возможно, стоило немного уступить. Есть люди, которые не могут быть одни, может быть, он озлобился от отчаяния. Почему бы не предложить ему, если уж он так хочет, разговаривать – скажем, часок или около того по вечерам: он на крыльце, я на дороге? Что в этом плохого? Я не видела оснований не быть с ним настолько дружелюбной, насколько позволяла безопасность. План показался мне разумным, и я почувствовала себя немного лучше.

Показавшись в зоне видимости, я решила не начинать свою обычную работу, а прямо сказать ему, что видела замки и хочу получить ключи от них. Нужно было решить этот вопрос – в конце концов, все равно пришло время принести ему новые продукты из магазина. И одновременно я могла бы рассказать ему о своем предложении.

Я знаю теперь, что он видел меня и ждал, что я подойду к дому. Впрочем, его планы не поменялись от того, что я пришла сразу: рано или поздно мне пришлось бы его спросить.

Помню, папа однажды сказал, что великие события происходят незаметно. Они сваливаются на тебя и проходят, прежде чем ты понимаешь, что они случились. Вряд ли, конечно, случившееся могло претендовать на звание великого события, но для меня оно было важным и ужасным, и случилось так, что я едва осознала, что произошло.

Я стояла перед домом, как раньше, собираясь подойти к двери и постучать, если он не появится. Услышав резкий щелчок, я даже еще удивилась, что это и где так щелкнуло, как вдруг почувствовала сильное натяжение джинсов и резкую боль в правой лодыжке. Новый щелчок. Только тогда я сообразила поднять голову и увидела отливавший голубым тонкий ствол винтовки, просунутый в щель приоткрытого окна на втором этаже, и лицо Лумиса, частично скрытое занавеской.